Бомбёжки, немецкий плен и голод. Бывшая узница Ольга Чичкан из деревни Сервечь вспоминает детство, опаленное войной
Война… Это слово смертным приговором вошло в дома советских людей в том далеком, 41…
Выжить. Выстоять. Победить. Кажется, не так уж и много желаний. Но это только слова, за которыми стоят годы, жизни, смерти, судьбы. Это время вне времени. Эти судьбы вне судеб.
Сколько их, героев, не пришедших с той страшной кровавой бойни?
Сколько их, потерявших своих родных и близких в адском военном кошмаре?
Сколько их, выстоявших и победивших?
Никто и ничто в мире не может оправдать слезы, израненные тела, искалеченные души и судьбы детей, поневоле ставших свидетелями и заложниками политических игр взрослых.
Что могут рассказать нам, поколению ХХI века, не знавшему страшного слова «война» те, кто выжил и победил? Многое…
83-летняя Ольга Ивановна Чичкан, хоть в годы войны и была совсем маленькой, но хорошо помнит немецкий плен. В 1944 году она была угнана из деревни Сервечь в Германию с матерью, отцом, братом и сестрой.
— В семье нас было трое: брат Володя, сестра Варвара, — начинает свой рассказ моя бабушка. — Жили в деревне. Когда началась война, мне четвертый год шел, но я помню, как война началась: туча солдат идет. Родители нас на печку загнали, шепчут: «Тише, тише». Они-то понимали, что война, а мы-то что — маленькие, нам интересно.
Деревня была небольшая. Особо поживиться здесь немцам не удалось, однако «подмели» все, что можно было съесть, и пошли дальше. В деревне голодно было. Что мы там ели? Капусту в основном да лепешки из лебеды, щавеля и картошки. А лепешки эти черные всегда получались.
В 1944 году прижали немцев. Что они тогда делают? Всех, кто в деревне остался, всех буквально – в вагоны и в Германию. Это был август 1944. Только тогда мы, дети, и поняли, что такое война.
Нас и еще несколько семей собрали и сказали, что сейчас отвезут на железнодорожный вокзал. На сборы времени не дали, мама только и успела, что взять сухариков и семечек тыквенных, чтобы в дороге хоть что-то поесть. Но полицаи и их отобрали.
Согнали нас в одну кучу: мать, отца, всех моих сестер, братьев — Володю, Варвару. Три дня мы ждали, пока вагоны подгонят. Нас проволокой огородили, и мы сидим. Там стреляют, тут стреляют. Три дня мы не спали, есть нам не давали.
В вагоны погрузили — и пошел поезд на запад. Кормили плохо, подкинут так чего-нибудь. У немцев не было понятия, что мы тоже люди.
Посадили нас на станции в товарные вагоны и повезли. Ехали мы долго, а бомбежки страшные были! Бомбы летят, шум, крики, нас всех из вагонов выгоняют, упадешь на землю, лежишь, думаешь: «Выживем ли?» После бомбежки нас обратно в вагоны загоняли. Убитых просто под откос бросят, и поезд опять едет. Мы тогда маленькие были, и мама нам в поезде сказки разные рассказывала. Про Морозко, про сиротку и мачеху… Рассказывала, чтобы нам не страшно было.
…Привезли нас в Германию. Потом пришли фермеры. Расформировали: кто куда пойдет работать, к какому хозяину. Они отбирали здоровых людей на работу. Нам еще, можно сказать, повезло. Взрослые боялись, что пошлют туда, где людей сжигают, слышали уже о таком. Нашу семью выбрала пани. Она нам сказала: «Будете работать, не будете политикой заниматься, я буду вас кормить и одевать». Работали на ферме под городом Дрезденом.
Целый день – работа. Как с утра, часов с пяти-шести начнешь, так до обеда без перерывов. Немка скуповатая была, считала, что нам этого и хватит, а нам-то не хватает, мы уже глазами все едим. Наш повар тогда кусочек мяса с салом отрежет, нам даст: «Киндер, на». Мы матери и отцу отнесем.
У хозяйки мама коров доила. Папа их в поле выгонял, навоз за ними убирал, а я с братом яйца собирала. Из мягкой травы делали курицам гнезда. Целые сараи куриц были. Бывало, целыми днями ходим, ищем эти гнезда, яйца в корзины собираем, и камни с поля собирала. А холодно ведь. Весна ранняя. Как ни тепло в Германии, а все равно замерзаешь. Нам ведь ни одежды, ни обуви теплой не давали. На ногах у нас были как бы шлепанцы: подошва из дерева, а планка из брезента, вот и мерзли.
Когда русские войска уже близко были, наша пани очень бояться стала. А в одно утро их мы не нашли. Оказалось, ночью приехал хозяин и забрал всю семью.
И вот приехали на повозках советские солдаты. Такой радости у меня уже никогда больше в жизни не было!
До этого люди со страхом друг на друга смотрели, а тут все смеются, все радуются, все целуются, даже кого не знаешь. Война кончилась! Мне и есть уже не надо было ничего. Главное — Победа! Отца отправили на фронт. Он освобождал Берлин, затем его отправили в Японию. Мы уже думали, что его нет в живых. Папа закончил войну в Японии. И только в 1946 году семья дождалась отца с войны.
После войны вернулись в родную деревню. Пошла в школу, хотя еще и работать приходилось, детства-то у меня и не было. Жили очень бедно. Помню, уже иней везде, а мы босиком в школу идем, не на что обувь купить. Сделали нам потом лапти из резины. Так и ходили.
— Очень трудно было в 1946-1947 годах. Голод. У нас-то в деревне считалось, что еще ничего, жить можно. Сегодня у нас много социальных льгот: несовершеннолетние узники фашистских лагерей приравнены к участникам Великой Отечественной войны. Германия выплатила нам денежные компенсации.
Но, как сказала бабушка: «Лучше б здоровье вернули!»
Детство, опаленное войной…
Только одна человеческая судьба. Судьба человека, только начинавшего жить, мечтавшего о мирном небе над головой, о куске хлеба за столом, за которым собрались бы родители и близкие люди. Это была только мечта, которой сбыться помешало предательское слово «война». Оно перечеркнуло человеческое счастье и разрушило детскую мечту.
Хочется поднять руки к небу и прошептать нет… прокричать: «Мир! Люди! Все в ваших руках! Не разрушайте детские мечты! Дайте право им быть счастливыми!»
Екатерина КУКАНОВА,
учитель ГУО «Барановичская базовая школа»
